Разговор не "на память"

Любимая…
Так легко сорвавшееся с губ слово, казалось, ни к чему не обязывало. Всего лишь игра. На публику. Эмоции. Юношеский максимализм. Она это понимала. И, как настоящая актриса, выбравшая эту роль, ни капельки не изменяла ей.
Дорогой…
Они вышли на террасу ресторанчика. В гаснущем вечернем свете на полу поблескивали лужицы воды, оставленные коротким летним дождиком. Свежий воздух. Тишина, нарушаемая звуками ритмичной музыки, доносящимися из-за прикрытых дверей в банкетный зал. Спокойствие, прерываемое еле слышными криками вроде "Ай да Серега! Танцор чертов!" и дружным смехом веселящейся в ресторанчике компании.
На западе за линию горизонта быстро опускалось солнце. Над головами юноши и девушки вспыхнули облака. Яркой розово-красной краской. Ветра не было. Только теплый, пропитанный ароматами невидимых за рестораном садов (несомненно, цветущих), почти недвижимый воздух. Лишь легкое колыхание вечернего платья приводило его в движение. Но это изменение порядка вещей только усиливало ощущение необыкновенного, вкрапляя в него теплые флюиды духов. Он хотел спросить, что за аромат они имитируют: такой незнакомый, но невероятно домашний, ласковый, нежный. Однако не произнес ни слова, тут же осознав, что это вовсе не имеет значения. Напротив, Загадочность - вот госпожа, которой он был готов служить сегодня. Только магическая неизвестность, только неотразимый блеск глаз были уместны в этот вечер. И в эту надвигающуюся ночь.
- Вот нас и поженили.
- И, судя по выражению твоего лица, это радует. Не так ли?
- Почему бы и нет. Вы ведь, мадемуазель, тоже не против, а, прямо скажем, "за".
- Конечно. Это же так романтично. Хотя бы на несколько часов оказаться в роли желанной и милой. Да и тебе, дорогой (улыбается), не мешает развеяться…
- Или остепениться…
- Это подождет. Будем считать, что у нас с тобой медовый месяц (смеется). А до супружеской жизни далеко, как до вон той звезды…
- Веги?
- Не знаю, но раз ты говоришь, значит, как до Веги…
- А если я просто бахвалюсь, сам не зная, что это за ранняя пташка мерцает, то прячась за облаками, то выглядывая из-за них?..
- Поэт ты (улыбается).
- Это ты про мою манеру говорить?
- Угу. Тебе еще перо в руки, силуэт дамы сердца в старинной рамке и забвение какого-нибудь средневекового замка. Стихи так и пойдут.
- Или поэмы.
- Точно. Особенно если эта красавица заперта в башне высотой до небес, а охраняет ее ревнивейший муж. На пару со стоголовым драконом (смеется)…
- Все бы вам, дамам, "ха-ха" (улыбается)… Между прочим, да будет Вам известно, мадемуазель, что до Веги всего каких-то 27 световых лет. Как астроном-любитель тебе говорю. Так что берегись, недолго нам еще осталось - минуты мчатся, время тает, нам отведенное с тобой, чтобы испить вино "Любовь"!
- Вот это да! Отличная импровизация!
- Благодарствую, сударыня. И посвящаю это Вам.
- Спасибо!
- Всегда пожалуйста!
Девушка снова улыбнулась и, что-то заметив вдалеке, подбежала к краю террасы. Пару секунд спустя обернулась и жестом поторопила приближавшегося молодого человека.
- Дорогой!
- Бегу, любовь моя!
- Только посмотри…
Внизу темнела морская гладь. Но не вся. Словно мириады снежинок в северной части бухты заискрились на поверхности воды. Это не были "лунная дорожка" или отражение света маяка. Многочисленные искорки жили сами по себе, не обращая внимания ни на кого.
- Что это?
- Не знаю, наверное, планктон, рачки какие-нибудь. Где-то слышал о подобном…
- Восхитительно. Просто не хочется возвращаться к шуму, музыке и песням. Разве можно оторвать взгляд от такой картины?
- Ты права, красавица.
- Как всегда (улыбается)… Я уже заметила, супруге ты не перечишь (смеется)…
- Как можно?! Да еще в такой вечер…
- Верно. Послушай…
- Что?
- Тишину…
- ?
- Да-да (улыбка)… Именно тишину… (пауза) Знаешь, дорогой, - я, наверное, так и буду тебя теперь всю жизнь звать, на память об этом вечере (грустная улыбка), - мы ведь почти не видим Настоящего мира. Мы - в массе своей - не замечаем звезд. Мы смотрим вперед, вдоль магистралей и коридоров корпораций, пытаясь увидеть вдалеке нечто, что уже стесняемся называть счастьем, ограничиваясь глупым словом "удача". Какие уж там звезды?! Мы играем в игры, ставки в которых даже при самой невероятной победе ни на йоту не приближают к осознанию подлинности приобретенного "золота". Потому что оно фальшивое. Мы - при желании - терпим все, приспосабливаемся ко всему, даже влюбляемся… Хотя иногда понимаем, что не можем терпеть за это самих себя…
- Грустные очень уж мысли для такого вечера…
- А куда деваться? От них не сбежишь, как в приключенческом фильме. Получается, надо с ними жить…
- И бороться…
- За что? За идеалы? За счастливое будущее для всего человечества или одного отдельно взятого человека? За синюю птицу?..
- Выходит, что так. Иного сценария Автор не предусмотрел…
- Как и второй серии (еще одна грустная улыбка)…
- Как и второй серии…
Из-за дверей, отделявших наших героев от гудящей компании, послышались звуки музыки "для медленного танца". Крикнула чайка. Отозвалась другая. Впервые за время нахождения юной пары на террасе подул свежий ветерок. Пауза, возникшая в разговоре, заполнилась шорохом листвы кустарников, чей зеленый цвет, сливаясь с тенью наступившей второй половины суток, все больше терялся в пространстве. Ветерок прекратился. Так же внезапно, как и начался.
- Только сейчас понимаю, как далека я была от истинного счастья до сих пор. И сейчас.
- Я тоже. И что самое печальное, нам остается играть эту чертову пьесу дальше…
- Без борьбы?
- За что?
- Ах да…
Снова крик чайки. Над бухтой становятся видны новые звезды, а Вега, до которой аж 27 световых лет, начинает блестеть во всей своей красе. На окружающие предметы ложатся черные покрывала темноты. Исчезнувшее за краем земли солнце посылает последние свои лучи уже только на разбегающиеся облака, оставляя попытки отразиться в глазах человеческих на новый день.
- Забавная история, дорогая, - я теперь тоже буду тебя называть так, на память, - но, как ни крути, мы, видимо, просто актеры. И, выражаясь таким языком, актеры, единственное спасение которых - гениальная игра. Потому что талант - это лишь великолепное исполнение, гений же - это новая жизнь…
- Назло Автору (улыбается)…
- Да. И, думается, можно начать ее играть…
- Тем более что нас заждались зрители (смеются)…
Молодые люди, обнявшись, скрылись за дверью, отделяющей ночь от дневного азарта и беззаботности, царящих в зале ресторанчика.
Мир же снаружи продолжает засыпать. Нет, не весь. Туда-сюда летают ночные бабочки, кто-то стрекочет в траве, всколыхнувшейся под натиском всерьез возобновляющегося морского ветра, доносятся звуки весел, движимых любителями порыбачить в темное время суток.
В окнах ресторанчика горит свет, а за ними - все в блестках вечернее платье и его обладательница, делающая маленькие глотки "капуччино" и о чем-то негромко беседующая с невидимым из-за перегородки между танцполом и столиками собеседником. Разговор не "на память". И потому-то (а может, это и вовсе не так) спустя годы нельзя воссоздать истинный смысл произнесенных слов для обоих. И каждого в отдельности.
Любимая…
Дорогой…

Так просто…

Влево-вправо, влево-вправо… Болтаю ногами, сидя на скамье и попутно то собирая холмики белого, совсем еще не подтаявшего от наступившего минувшей ночью потепления, укрывшего землю от переменчивого ветра, снега, то разрушая их одним движением… Стрелки часов показывают 16:30 - время захода солнца. В эту пору, конечно…
А я все сижу и сижу.
Небо для нынешних январских деньков выглядит как-то необычно. Привык я, что ли, за последние пару недель к плотной пелене серых облаков, застилающих всю синеву от горизонта и до горизонта, еле движущихся бугристым одеялом, да время от времени роняющих пушистые (жаль, только на вид) хлопья… И тут - на тебе! - почти три четверти неба открылись усталому взору городского романтика…
Вперед-назад… И снова влево-вправо… Сгреб новую кучку снега и по инерции разрушил…
Все-таки дивное это зрелище…
Да, именно зрелище…
Порозовевшие перистые облака, мирно застывшие на северо-востоке, будто бы шалью прикрыли небесные плечи. С юга подул свежий влажный ветерок. Еще один порыв. На сей раз - с востока. Чувствуется, что погода меняется. К лучшему ли? Впрочем, какая разница? Неужели так важно, плюс один или минус два градуса по Цельсию будет завтра? По большому счету?
Солнце продолжает опускаться вниз, медленно, но верно приближаясь к точке исчезновения. Огоньки окон пока не спешат зажигаться. И правильно: зачем торопить события? Ночь и без нашего на то желания сменит день, а потом день сменит ночь, и будет это повторяться столько, сколько будет угодно природе-матушке…
Оп-па! Голубь приземлился у самых ног. Не боится. Здешний. На людей насмотрелся, небось, да решил: нечего, мол, их бояться. Красавец, как ни погляди! Где же спутница-то, принц пернатый? Только не надо ворковать о том, что, дескать, бросила она тебя, такого хорошего. Бьюсь об заклад, сам сбежал? Да не смотри ты так на меня! Семечек нет, равно как и чего-нибудь еще, что можно было бы назвать веским словом "еда".
Влево-вправо…
Улетел… Это называется - непугливый! Хотя самому надо было быть поосторожней… Птица - не человек: языка нашего она не понимает, а читать во взгляде - дело неблагодарное. Ошибиться можно запросто. Как сейчас.
Влево-вправо, вверх-вниз… С ума сойти, как же наша жизнь похожа на такое же заснеженное поле, что раскинулось в окрестности. Такие же холмики - надежды, достижения, мечты, должности и награды, в конце концов разрушаемые кем-то одним движением… Влево-вправо… Такие же неожиданно простые решения, словно холмики эти кто-то насыпает заново… Вверх-вниз…
Пора уходить. Солнце уже зашло, светит теперь уже не нам. Вспыхивают огоньки окон.
Влево-вправо…
Последний на сегодня невысокий холмик пал…

23:55 того же дня
За окном продолжается облачный парад. Только теперь его участники посерели, утратив былую, словно фонтанирующую закатную красочность.
Просто серая пелена, быстро плывущая где-то между землей и холодным звездным светом. Плывущая вслед за ушедшим на запад солнцем. Прочь от восходящей Луны, светом своим невыразительно оттеняющей детали интерьера обычной комнаты в рядовой городской квартире, где тикают часы… Мерно… На то они и часы.
На тумбочке, среди газет - фотография…
Двенадцать улыбок…
Двенадцать взглядов, в которых, что ни говори, не прочитать судеб…
И один - особенно дорогой… Взгляд, возможность видеть который скоро отнимет этот безжалостный Кто-то… Какая разница, по какой причине?..
Влево-вправо…
Так просто…
И очередной холмик рухнет…

Несколько минут

Над головой ни облачка - только чуть ли не до слез режущая глаза синева, залитая солнечным светом. Но это над головой. Здесь же - тень, благосклонно отбрасываемая полувековым дубом. За ее пределами и ветерок порой незаметен, а тут аж мурашки по коже. Эх, сиди дни напролет, созерцай!
Огород, отличный вид на который открывается с места, выбранного для кратковременного отдыха, ничем не выделяется из тысяч других, разбросанных по всей сельской России. Шестнадцать соток, семь из которых отведены под картофель, пятая часть - под капусту, свеклу, лук, петрушку, огурцы и помидоры, остальное - травное раздолье, конечно, если это можно назвать раздольем. Слева, метрах в пятнадцати, - баня, уже четыре года как ставшая сараем с покосившейся крышей и бревнами, торчащими, словно кости рассыпающегося в прах скелета. Чуть подальше - похожие на редкие уцелевшие зубы почтенного старца разрозненые, но все еще стоящие на одной линии колья ограды, - точнее, того, что от этой ограды осталось. Если бы к неживому хоть в какой-то степени были применимы категории одушевленного, об этих уходящих в небытие призраках минувшей зажиточной крестьянской жизни можно было бы сказать, что они держатся исключительно на энтузиазме. В самом конце огорода, там, где начинается спуск к мелкой речушке, такой мелкой, что ее можно пересечь в резиновых сапогах, лишь бы они доставали до колен, высится пара стальных труб с приваренными сверху крест-накрест стальными же брусками, к которым привязаны разноцветные тряпки разного размера и формы. Столь экстравагантная конструкция имеет вполне практическое применение. Она играет роль пугала и по большому счету справляется с этим, чего не скажешь, например, о разнообразных ядовитых смесях, предназначенных для борьбы с общеизвестной разновидностью жуков, в массе своей ничуть не теряющих от инсектицидов аппетита и лето за летом с завидным упорством продолжающих жадно поглощать картофельную листву.
За речушкой, отделяющей южную часть села от северной, в которой находился бабушкин домик с примыкающим к нему огородом, описаным выше и граничащим справа с пустым огородом заезших горожан, зеленела посадка, невероятно разросшаяся за почти четыре десятка лет своего существования и уже успевшая поглотить пять или шесть опустевших в первое десятилетие рыночных реформ домов. Бурное цветение растительной жизни резко контрастировало с увяданием жизни деревенской. Единичные случаи приезда в эту глушь жителей областного центра, приобретавших в здешних местах дома под летние дачи для отдыха от шума загазованных магистралей и суеты жилых районов, на положение вещей не влияли: село медленно и безвозвратно исчезало, словно Будущее, непонимающий нас нынешних художник, стирало его контуры, его традиции, его атмосферу, его лица.
Последний день из тех, что были прожиты в гостях у бабушки, еще не успел пересечь экватор своего существования, а время покидать гостеприимный очаг настало. То ли от возраста, то ли от ветра, а еще вернее - от нежелания расставаться, глаза родного человека слезились, и невыразимая нежность, щемяще-невыразимая, проступила сквозь притворную веселость. Секунды, когда всего-то и надо, что произнести короткое "До свидания!", неосязаемой пружиной предстоящей тоски растягиваются в минуты. Несколько минут, сгорающих в сознании какими-то мгновениями, невыносимо неизбежны.
Резкий порыв южного ветра поставил точку в маленькой летней повести о трех неделях, проведенных в этих до боли близких сердцу местах. И вот уже по морщинкам скатилась пара соленых капелек, играющих пойманными лучиками небесного светила. Смущенная улыбка старого человека, которому остается лишь провожать в жизнь других. Неловкое движение руки, попытка смахнуть слезы. И смех над собой. Сказать "До свидания!" не получается, и во взгляде, как назло, только молчаливое "Прощай!"…

14 февраля

Пять шагов вниз. Ступенька за ступенькой. Осторожно, главное - не поскользнуться. Вьюжит немилосердно. Небо над головой закрыто кружащимися и гонимыми порывистым ветром белыми хлопьями. Снега еще не намело - под подошвами только грубый, обледеневший кое-где наст. Скорее бы домашний уют!
Но приходится быть осторожной. Парковая дорожка грозит понятной опасностью: того и гляди, упадешь. Укатанная корка не посыпана песком. Лампа, висящая у входа в двухэтажное здание, которое она покинула полминуты назад, уже не в силах рассеивать темно-синюю ночь. Около сутулых скамеек, на относительно открытом месте, метель стала яростнее. Смотреть стало возможно только под ноги. Она замедлила шаг, подняв выше воротник. Здесь в отсутствие каких бы то ни было серьезных преград для разбушевавшейся стихии отчетливо проступала картина, которая в глухих двориках, очевидно, проявится только к утру. Бордюры засыпаны миллиардами крошечных алмазов, готовых засверкать в лучах дневной звезды уже через какие-то четырнадцать-пятнадцать часов. По выровненной поверхности холодного снежного пледа, укрывшего клумбы и площадки для летних газонов, юркими змейками проносятся миниатюрные вихри, метущие столь же миниатюрные песчинки родом с небес.
Шум города заметно слабее, нежели то бывает обыкновенно. Водители на магистралях, как и пешеходы на тротуарах, сейчас сдержаннее в своем желании быстро добраться до заветных пунктов назначения. Намного сдержаннее. В отличие от бурана, разгулявшегося не на шутку.
Неоновые рекламы, обрамляющие памятник героям давно минувшей войны в размытые разноцветные блики света своих ламп. Светофор, разрешающий выезд на главную дорогу, хотя перед ним нет ни одной машины. И ветер. Неустанно борющийся с прохожими ветер…

…Ароматный свежезаваренный чай согревает одним своим видом. Чашка, наполненная дымящимся напитком, оставляет приятное ощущение тепла на ладонях. Наслаждаясь мягкостью и нежностью накинутого после горячего душа халата, она временами поеживается, словно проверяет, не сон ли это: гостеприимная атмосфера кухни, тикающие настенные часы-ходики, соскучившаяся за день по хозяйке собака, ластящаяся и ищущая человеческой любви и понимания.
Любви и понимания…
Если бы люди могли столь же легко обретать их…
Обжигающий напиток возвращал силы. Из комнаты наверху доносятся звуки расслабляющей музыки. Клонит в сон. Значит, пора подниматься к себе.
Пять минут спустя гаснет свет торшера. За окном - приглушенный свист непогоды. В отгороженном от ночной сумятицы мирке завывание ветра воспринимается не более как фон, добавляющий глазурь романтики на шоколад темноты. Грезы до рассвета принимают уставшую в свои объятия. Пряди шелковистых волос лежат на румяных щеках - ланитах, как восхищенно назвал бы их романтик. Спокойное, умиротворенное выражение лица. Хрупкие плечи. Нежная бархатистая кожа. Почти незаметная улыбка, крупинкой детства притаившаяся на устах. Принцесса. Или, быть может, сказочная фея. Очаровательная, безмятежно спящая фея, которой приходится жить в мире, где очень немногие верят в существование таких, как она…

Верный ответ

...То ли давным-давно, то ли уже в наши времена жила прекрасная девушка. Юность в самом ее цвете. Женственность в самой ее неотразимости. Музыка красоты, вливающаяся каждому в душу медленно, постепенно, - не так, как бывает подчас при встрече с теми, кого зовут просто "красотками", а так, как это происходит при встрече лишь с истинно Прекрасным Творением Природы.
Вся жизнь ее, казалось, есть открытые двери, и сама земля направляла шаги ее легкие к дорогам, приносившим одну лишь удачу и успокоение от треволнений, столь часто бывших канвою многих судеб. Кого ни спроси, ответил бы: одному закату алому под силу сравниться с тою девушкой в утонченности красоты своей, одной лишь радуги изящное кольцо могло бы стать подходящим для нее колечком обручальным, всеми красками мира переливающимся. Сама ночь, все оттенки и картины способная превратить в серо-черную бессмыслицу, не в силах была противостоять хрупкой прелести этого ребенка, рубином огранки заоблачного ювелира сверкавшего даже в бесцветности и темноте.
Но однажды что-то произошло. Что, не знает никто, кроме неба бескрайнего да звезд бесчисленных, которым всю боль души своей она изливала, кроме ветра буйного, овевавшего белоснежные ее плечи, кроме трав полевых, устилавших путь ее ковром мягким, нежность коего ни одному шаху и эмиру арабскому даже не снилась. В один миг неподражаемая, неподдельная радостность в ее улыбке сменилась грустью, язычком чуждого пламени, лизавшего ее коралловые губы, а во взгляде остался только слабый отблеск былой силы и непосредственности.
От начала сумерек и до скончания рассвета боролась та девушка со страхом и болью, неведомо откуда прилетевшими и крылами своими черными загородившими от нее солнце греющее. Многие пытались помочь молодости справиться с первым ее разочарованием, многие умоляли ее рассказать о боли своей, излить душу собеседнику, да ничего не выходило - словно вечная печать легла на юное взволнованное сердце. Не было ни малейшего шанса добиться откровения, которое, как известно, наравне со временем является действеннейшим средством, раны излечивающим. Все соседи и добрые знакомые девушки старались помочь, как могли, но безуспешно: очарование и необыкновенность этого венца мироздания медленно сменялись обыденностью и растерянностью пред ликом препятствий, доселе просто не замечаемых.
Наверное, однажды люди, знавшие ту прекрасную девушку, отчаялись бы, если б не забрел к ним в селение странствующий художник. Испробовав все, что только казалось возможным, жители, видевшие теперь надежду во всяком путнике и госте (авось знает секрет какой?), рассказали мастеру кисти о случившемся. Услышав уже известную нам историю, увидев девушку, в которой искушенный взгляд его узнал истинное воплощение мудрости и таланта Творца, тот согласился помочь, уверив всех, что знает, как помочь бедняжке.
Опустим описание их встречи и обстоятельств, ей сопутствовавших. Разве важно это? Передадим только слова художника, сказанные им девушке перед самым его уходом в дальнейшее странствие:
"Знаешь ли ты, почему я выбрал эту стезю, стезю живописца, которой ныне и следую? Наверняка нет, ибо, будь тебе сие известно, прошла бы боль твоя, как минула моя много лет тому назад. Не буду учить тебя, прекрасная дева, мудростям жизненным - ни к чему это. Разве кто-нибудь добился подобным добра? Думается, нет, не добился. И не мог. Ведь все истины познаются исключительно на собственном опыте, а не благодаря выразительности речи учителя. Потому прошу только выслушать, а следовать или нет совету, решай сама.
Рецепт же мой состоит в следующем.
Возьми холст - какой, неважно. Возьми краски и кисть. И попробуй нарисовать весь мир. Да, весь. Абсолютно весь мир. Изобрази все, что только есть в нем: глубины океана, ракиты в лучах заходящего светила, слезы горя и счастья, крики о помощи и детский смех. Нарисуй миллионы лиц человеческих, покажи страсти земные и небесную одухотворенность, раскрась полотно в цвета жизни столь же щедро, как то есть на самом деле. Брось на этот безжизненный холст капельки борьбы, побед и поражений, капельки судеб. А в финале заверши эту картину росой утренней и первыми проблесками зари, передай уникальность и бесконечность Вселенной - каждой песчинки, выбрасываемой на берег незнакомого моря, каждой птицы, зов которой слышится в чащобе лесной, каждого существа, называемого Человеком. И задай себе вопрос: "Перевешивает ли мое горе все печали мира, сравнимо ли оно со всеми чудесами, коими мир сей богат безмерно?"
Когда ответишь на него, повернуться лицом к будущему будет совсем просто. Главное, нарисуй, что я сказал. Ведь это так легко..."

Много лет прошло или мало с тех пор - никто точно не скажет. Ходит лишь молва о том, что картина так и не была закончена. Просто потому, что однажды, устав рисовать, девушка поняла, каков верный ответ на вопрос странствующего художника.